[nick]Elizabeth Howard[/nick][info]<b>ЭЛИЗАБЕТ ГОВАРД, 20,</b> старшая дочь графа Лонгдола<br>[/info]За четыре дня до свадьбы начинают съезжаться гости, и Элизабет бесконечно устает от натянутых улыбок и заученных благодарностей. Слава Матери, никто не ждет от нее счастливого щебета и радостного волнения, традиционных для влюбленных невест, иначе она с ума бы сошла от постоянного притворства. Спокойного достоинства и умеренной радости оказывается достаточно, чтобы уверить всех прибывающих, что невеста не испытывает ужаса перед лицом грядущих испытаний и смиренно принимает свою судьбу. Всех, кроме самой себя. Но отвращение к жениху, стыд от разгоревшейся при знакомстве ссоры, страх перед надвигающейся свадьбой постепенно гаснут. Остается одна только усталость от всех тех хлопот, которым положено занимать недели и месяцы, а не считанные дни; от ежедневных примерок платья и вздохов швей, жалующихся на спешку; от матушки и всех мелких деталей, которые она считает необходимым обсудить с Лиззи; от судорожных сбора приданого, от сундуков с одеждой и книгами, от споров о том, что ей понадобится в новом доме, а что будет лишним; от небрежно оставленной открытой двери теплицы, подморозившей розы; от фридлендцев, без дела слоняющихся по замку, и от служанок, засматривающихся на статных и широкоплечих островитян; и больше всего - от собственных отчаянных попыток всеми возможными способами избегать жениха.

Она боится, что, заведя с ним еще один разговор, снова вспылит и наговорит лишнего, даже если единственным ее намерением будет заключить перемирие. Предыдущая вспышка гнева дорого обошлась ее отцу, за ее ложь отсыпавшего в дубхдарскую казну еще один мешок золота; еще дороже - ей самой. Укоризненные слова отца все еще звенели в ее голове, но хуже был его задумчивый, устремленный то ли вдаль, то ли внутрь себя взгляд, будто граф задавался одним и тем же вопросом и никак не мог понять, где же он ошибся в воспитании дочери. Разочарование сквозило в каждом его слове, и Элизабет попеременно бледнела и краснела от мучительного стыда. Но отец нашел в себе силы не только отчитать ее за глупость и несдержанность; он смог еще подбодрить ее, успокоить, заставить иначе взглянуть на нежеланный брак. Пусть слова его были хлесткими и жесткими, но для Лиззи они оказались лучше материнской ласки и нежности, лучше любых увещеваний и утешений. Элизабет обещала смириться и больше не противиться свадьбе; но вместо того, чтобы искать с женихом общий язык и строить мосты, она малодушно решает не встречаться с ним так долго, как только возможно. Например, до самой свадьбы.

Решить - одно дело; придерживаться своего решения - совсем другое. Отец любезно приглашает фридлендцев присоединяться к графской семье на обедах и ужинах - Лиззи то отговаривается больной головой и прячется в своих покоях, то обменивается с гостями краткими приветствиями и всю трапезу сидит молча, глядя только в свою тарелку. Матушка желает обсудить церемонию сразу с женихом и невестой - Элизабет еле-еле отвлекает ее от этой губительной идеи и сама долго бродит с ней по теплицам, выбирая сорта роз и соотнося их с цветом салфеток. Гости требуют увидеть жениха и невесту вместе - леди Говард вспоминает или попросту придумывает десяток примет, предвещающих беды. Пожилая кузина отца, жена одного из вассальных баронов, скрипит что-то об общем подарке для них двоих, который необходимо вручить будущим супругам до свадьбы, - Элизабет даже знать не хочет, какой сюрприз приготовила родственница, но обещает поскорее найти лэрда и трусливо сбегает.

Укрытие она находит в восточном крыле замка - максимально далеко от тех покоев, где разместили фридлендцев. Комнаты в восточном крыле подготовили для герцогской семьи, которая должна была приехать завтра, и Элизабет оправдывается перед собой тем, что вовсе не прячется от назойливых гостей и утомительных забот, а проверяет покои, выделенные Аттвудам. Но слуги в этот раз удивительно расторопны, и к приезду высоких гостей все готово; разве что надо напомнить с утра пораньше, чтобы не забыли разжечь камин в малом зале - в личных покоях достаточно тепло, а в просторной общей гостиной Лиззи вздрагивает от холодного сквозняка. Но здесь хотя бы тихо и спокойно, а прохлада пустующих комнат - меньшая из всех бед, с которыми Элизабет может столкнуться.

Она доходит до окна, выходящего во внутренний двор, и через покрытое морозными узорами стекло наблюдает на суетой снующих внизу слуг; лбом почти прислоняется к стеклу, и ее горячее дыхание растапливает кривые линии инея. Тут, вдали от людей, Элизабет вдруг чувствует себя чужой, не принадлежащей больше к уютному миру графского замка, отстраненной от его повседневной жизни - и всего лишь через несколько дней она действительно перестанет быть одной из Говардов, а потом и вовсе покинет отчий дом. От горькой волны осознания Лиззи бессильно сжимает кулаки, злясь, негодуя, снова противясь чужим решениям, разлучающим ее со всем знакомым миром, - и не успевает вернуть невозмутимое выражение лица, когда оборачивается на скрип двери, которую не догадалась плотно закрыть.

Элизабет ожидала увидеть кого-то из слуг, или потерявшую ее матушку, или даже отца, спешащего напомнить ей о долге любезной хозяйки, или кого угодно еще... Кроме лэрда. Что он вообще забыл в этом крыле замка? Она оторопело моргает, возвращая на лицо неловкую, скованную, напряженную улыбку и кляня себя за слабость. Взглядом мечется к боковому проходу в анфиладу комнат - ближайший путь к побегу, который позволил бы ей дальним кругом обойти фридлендца; но усилием воли остается на месте.
- Лэрд Кеннет, - недрогнувшим голосом приветствует его Элизабет. - Вы заблудились? Я попрошу кого-нибудь из слуг проводить вас. - Она стремительно шагает вперед, надеясь осторожно проскользнуть мимо фридлендца к двери за его спиной и вновь вернуться к малодушной тактике избегания. Еще четыре дня ей нет нужды с ним разговаривать, еще четыре дня она не связана с ним нерушимыми узами, еще четыре дня может делать вид, что его вовсе не существует, и не краснеть от стыда и неловкости, вспоминая прошлый, катастрофически неудавшийся, разговор.